Вряд ли кого-то удивит, что я пристрастно отношусь к моему другу мистеру Эллери Квину — дружба враждебна критике, тем более если она делает тебя причастным к славе. Во всяком случае, я не могу припомнить, чтобы с тех давних пор, когда мне впервые удалось уговорить Эллери придать его запискам художественную форму, — это был его первый опыт, после чего последовало множество других волнующих произведений, — какая-либо из его работ производила на меня более глубокое впечатление, чем рукопись «Тайна китайского апельсина». К этой книге, вероятно, подошел бы подзаголовок: «Преступление шиворот-навыворот» с нижеследующей пометкой: «Самое поразительное убийство нашего времени». Однако, как я уже сказал, мое отношение пристрастно, и, возможно, я слегка преувеличиваю. Дело не только в преступлении — хотя само по себе оно экстраординарно, — но и в том, что ум, трудившийся над ним, обладал невероятной силой. Даже теперь, зная ответ, я настроен немного недоверчиво. С другой стороны, все кажется таким простым, таким естественным… Проблема в том — и на это часто указывает Эллери, — что загадки кажутся обескураживающе сложными до тех пор, пока ты не узнаешь правду, а потом остается только удивляться, почему ты не догадался обо всем с самого начала. Но я не вполне согласен с этой точкой зрения: нужен гений, чтобы раскрыть преступление, совершенное «шиворот-навыворот», и я готов отстаивать это мнение, даже если само небо обрушится мне на голову или если от меня откажется мой собственный друг, что совсем не исключено. Бывают моменты, когда я втайне радуюсь тому, что никак не был связан с этим делом. В определенном смысле Эллери — это мыслящая машина, и он не испытывает никакого уважения к дружбе, когда логика выносит свой обвинительный приговор. Вполне возможно, что, если бы я оказался замешан в деле — скажем, в качестве адвоката Дональда Керка, — Эллери убедил бы доброго сержанта Вели защелкнуть на моих руках наручники. В конце концов, во время учебы в колледже я снискал более или менее преходящую известность сразу в двух видах спортивных соревнований — как чемпион своего класса по плаванию на спине и в качестве ведущего гребца в лодочной команде. Каким образом эти невинные обстоятельства могли сделать меня потенциальным — или скорее чрезвычайно активным — подозреваемым в деле об убийстве, которому посвящены нижеследующие страницы, я предоставляю узнать самому читателю и надеюсь, что он получит от этого истинное удовольствие.